Читай онлайн

Архив номеров

  • Офисная техника
  • ЕТК
  • размещение рекламы на сайте в Егорьевске

Фоторепортажи

Фотоархив

Последние фоторепортажи

Сейчас на форуме

Форум

Последние комментарии

Категории публикаций

Жизнь по вечным законам доброты

№ 30

Клавдия Николаевна Храмова (в девичестве Ботова) родилась в селе Саввино в 1932 году. 47 лет проработала на Поминовской ткацкой фабрике. Многие годы была сельским старостой деревни Яковлево.

За свою долгую жизнь повидала немало интересного. В 83 года сохраняет бодрость и здравый ум. Не перестает трудиться в собственном хозяйстве, держит корову. Вкусное парное молоко из-под её ухоженной коровы быстро раскупают и с удовольствием пьют постоянные покупатели. Летом на всех его частенько не хватает.
Воспоминания Клавдии Николаевны о жизни в военную и послевоенную пору «ЕК» публикует как очередной материал об истории родного края.

  • Виды города Егорьевска на открытках. Фото Н.Д. Зенина. 

 

Детство и учеба
Мой отец – Николай Семёнович Ботов – в совершенстве владел ремеслом печника. Помимо этого, трудился в колхозе. Мать – Ботова (Романова) Елена Павловна – работала ткачихой на фабрике. Говорили, что отец взял её замуж из зажиточной семьи. Но к 30-м годам все в селе уже жили одинаково небогато.
Детей в нашей семье было трое. Брат Николай, 1927 года рождения, и сестра Татьяна. Она родилась в 1925 году. Сейчас брата и сестры уже нет в живых.
В то время уехать учиться молодёжи из деревни было трудно. На одну семью давали только одну справку. То есть учиться из колхоза мог уехать только один ребёнок. Без этого направления из сельсовета нельзя было поступить ни в ремесленное училище, ни тем более в институт. В колхозе требовались рабочие руки.
Сестра Татьяна получила такую справку и отучилась в Куровское на помощника мастера ткацкой фабрики. Нам с братом таких справок уже не полагалось.
Трудодни вырабатывали всей семьей, включая детей. Если семья не вырабатывала норму, могли отнять земельный надел. С одеждой и обувью были большие трудности. Детям на ноги надевали «лягушки» – резиновые самодельные ботинки из покрышек. Лягушки тоже были не у всех – одна пара на двух-трёх ребятишек.


Раскулачивание и аресты
В Саввино жила зажиточная семья Журавлёвых. Мама рассказывала, что во время коллективизации их предупредили о возможном раскулачивании накануне вечером, и они, бросив дом, исчезли. Деревенские жители почему-то подумали, что свои сбережения Журавлёвы спрятали в колодце. И действительно, через какое-то время из этого колодца достали несколько золотых десяток.
Арестов среди нашего окружения в Саввино я не припомню. За исключением одного случая. Как-то после войны ночью арестовали и увезли учителя Рогового.

Плугарь
Одно время в войну я проработала плугарём. Ездила на плуге за трактором и регулировала глубину вспашки. Трактористом была Любовь Ивановна Никульцева – мужчин не хватало. Работа плугаря мне очень нравилась, ведь меня кормили настоящим обедом наряду с трактористами. Обычным же колхозникам, работающим в поле, обедов не полагалось, ели то, что принесли из дома. А еда эта была порой весьма скудной – в войну и в послевоенные годы колхозники проявляли чудеса изобретательности. Варили суп из конятника и лебеды. Ели крапиву и морковную ботву. Щавель считался чуть ли не лакомством.

Красный собор

Я помню, как в начале войны закрывали Троицкий красный собор в Саввино. Колокол с колокольни сбрасывал сельский актив – заведующий сельпо Пётр Маринушкин, директор Саввинской школы Перевезенцев и Пётр Байков. Колокол разбился на куски. Мы, дети, собирали их, несли домой. Но родители, увидев эти осколки, велели отнести обратно.
Ценные иконы вывезли на хранение в Саввинскую школу. Это деревянное здание впоследствии сгорело вместе с ними.
В войну в храме жили эстонцы. Люди они были неплохие, никого не обижали. Потом в церкви организовали склад.
Последним священником Красного Троицкого собора был Михаил Архангельский. Помню, как причащал меня. В годы войны он умер. Жил он с матушкой Полиной очень бедно. Было у них шестеро детей – Николай, Михаил, Виктор, Евгения, Анна и Александра. Николай и Михаил погибли на войне.
Жил священник в домике настолько маленьком и плохоньком, что его впоследствии купили под сарай для скота. Люди жить в нём не захотели.

  • Красный Троицкий собор в селе Саввино. Наши дни.

Обмен и самообеспечение 

На Торфболоте жили и работали «торфушки». Так называли молодых женщин, добывающих торф. Они приезжали из соседних областей. За работу им выдавали паёк, и хлеб у них был. Саввинские жители ездили к ним менять на этот хлеб ворованные с фабрики марлю и нитки. В те суровые времена за бобину ниток отправляли в лагерь. С самой Поминовской фабрики красть было опасно. Воровали с машин, за пределами фабрики.
То, что в Саввино работала фабрика, для местных жителей оказалось большой удачей. Там за труд платили зарплату. В колхозе же работали за «палочки», как называли трудодни. Иногда выдавали облигации. Живых денег колхозники почти не видели.
Вообще хлеба у колхозников постоянно недоставало. Полученного на трудодни зерна не хватало, чтобы прокормить семью. Но хлеб был очень вкусный, пекли его по домам сами. И муку мололи сами – почти в каждом доме имелись самодельные жернова.

Кража скота
Перед войной и в войну дома не запирались. В задвижку просто вставляли палочку, чтобы показать, что хозяев нет дома. Лезть в дома колхозников не имело смысла – жили все очень бедно, брать все равно было абсолютно нечего.
А вот увести ночью скотину со двора и зарезать её на мясо воры могли. Такое случалось неоднократно. Занимались этим и свои, и чужие.

1947 год
1947 год оказался очень голодным. В Саввино были случаи смерти от голода. Наша многодетная соседка, обращаясь к своим ребятишкам, говорила: «Ешьте меня! Есть больше вам дать нечего!» Но люди по-прежнему проявляли доброту, жили, как родные, делились последним. Натуральные налоги не уменьшили, с коровы заставляли сдавать в год 220 литров молока. Продукты продавали по карточкам. В Москве иногда без карточек удавалось купить отрубей – пекли из них лепёшки.
Здорово выручала речка Цна. Там постоянно кошёлками ловили плотву и окуней. Иногда приносили раков.
С кормами для собственного скота были проблемы, давали косить на лугах только поздней осенью, после того как колхоз уже заготовит сено. Высушить скошенное было уже невозможно. Скотина, как и люди, тоже голодала.

Лес
В голод лес выручал и людей, и скотину. Зимой приносили оттуда еловых веток, и голодные коровы ели их прямо с сучьями. Летом заготавливали берёзовые веники. Ягоды собирали только в рот – сахара, чтобы сварить варенье, ни у кого не было. На зиму могли заготовить только мочёную бруснику. И, конечно, грибы, которые в урожайные годы засаливали бочками.

Досуг
Пили в деревне мало. На покосе мужикам иногда приплачивали небольшую сумму деньгами. В этом случае он скидывались и покупали одну четвертинку на пятерых. А выпив по 50 грамм, пели песни.
Иногда по праздникам все вместе – и взрослые, и дети – играли в городки или бабки.
В эти дни мужики любили собираться в чайной. Здесь решались деловые вопросы. У кого-то делали заказ, другие что-то продавали, в том числе и скотину.

Праздники
Летом по воскресеньям в колхозе обычно работали. Но на Казанскую работать отказывались все. Даже сено не убирали. Были случаи, если кто-то всё-таки собирал сено в копны, налетал порыв ветра, и оно летело, как вихрь.
Престольный праздник справляли особо. Утром в храм – вечером песни. Готовили, ждали гостей. За несколько недель до праздника собирали яйца, не ели, берегли для праздничного стола.

Мораль
Я не помню, чтобы у нас в селе кто-то разводился или изменял жене или мужу. Греха и Бога боялись. Молодёжь до свадьбы не позволяла себе вольностей. Даже поцелуев не было. Собирались все вместе. Играли на гармошке, гитаре или балалайке. Мата в разговорах было намного меньше, чем сейчас.
Родителей и вообще старших почитали. Без родительского благословения не женились и не выходил замуж. Но выбирали невест и женихов сами.

Поминки
Свадьбы справляли, кто как сможет. А поминки старались устроить, как положено. Традиционно подавали на стол щи, компот и кисель. Водки не было на поминках никогда. Обязательно молились, приглашали читалок. Они читали над покойником всю ночь. Отпевали вечером и утром. Провожали умерших с молитвами. Говорили о них хорошее. Плохое – никогда.
На девятый день обносили деревню угощением – печеньем или булочками. На сороковой день также собирали поминки. Считалось, что до 40 дней душа находится дома, рядом с родными. После поминального угощения выходили из дома со свечами «проводить душу». Молились на солнце.

«Кончено дело»
«Кончено дело» было прозвищем нищего, который ходил по округе. В окрестных деревнях его хорошо знали и взрослые, и дети. Ему подавали. Человеком он был вежливым и культурным. Умел играть на гармони, пел песни. Говорили, что в прошлом работал учителем, но пенсии не заслужил.
Однажды, холодным осенним днём, «Кончено дело» подошёл к нашему дому. Попросил погреться. Мы с сестрой пустили его на печку. Он влез туда и умер. Пришла мать, стала ругать нас. Покойный был весь в тряпье, и вши кишели на нём. Мы всей семьёй вынесли его на мост, на холод. Пошли в сельсовет. Там дали буханку хлеба, помянуть. Соседка Нюша Чуняева дала чулки, кто-то тоже принёс что-то из вещей. Так и обрядили покойника. Одели, во что смогли. Сами сколотили гроб. На новом кладбище в Болдино вырыли могилу. В колхозе дали лошадь. Отпевали заочно в Рыжево. Священник денег не взял – знал, что отпевает нищего.

Трудовой фронт

В войну колхозников часто посылали на работы, связанные с обеспечением нужд фронта. Из нашего села людей направляли на лесоповал. И в основном женщин. Работа была очень тяжёлая и опасная: толстые стволы пилили обычной двуручной пилой. Мы, дети, тоже ездили с матерями, обрубали и жгли сучья. За эту работу не платили и не кормили. Но отказаться от мобилизации было невозможно. Да никто и не пытался. Дисциплина была очень высокой.

Записал Алексей Марков